Академик В. В. Пархомчук: «Интересно, что дальше будет»
Справка: Василий Васильевич Пархомчук – выпускник ФМШ (1964) и физического факультета НГУ (1969). С 1971 участвовал в разработке метода электронного охлаждения тяжёлых заряженных частиц. Участвовал в создании первого в мире ускорительного комплекса с электронным охлаждением НАП-М. Автор работ по проектированию первого в РФ ускорительного сверхчувствительного масс-спектрометра для проведения комплексных исследований в геологии, экологии, археологии, лимнологии и других направлениях науки. В 2016 г. избран академиком РАН. В настоящее время — главный научный сотрудник ИЯФ СО РАН, вёл курс «Холодные пучки» для магистрантов НГУ.
Шофёр? Комбайнёр? Физик.
Василий Васильевич, если бы Вам предложили рассказать о ФМШ буквально в трёх словах, какими были бы эти слова?
Это сложно. Видите ли, ФМШ по-разному воспринималась в 60-е и сейчас. Школа меняется со временем также, как и люди. Это естественно. У каждого остаются свои впечатления. Когда я приехал в Академгородок, то думал, что физика как наука – это максимум учебник Пёрышкина за десятый класс. Потом осознал, что недооценил глубину интеллекта человеческого. Здесь большие ученые делились с нами своим опытом и у нас, у школьников, была какая-то удивительная свобода творчества, познания.
Мы, когда обучались, первые были. Никто не знал, как нас учить. Школьных педагогов тут не было. И надо было, например, проходить практику. Лаврентьев дал клич: не очень занятые приборы из институтов надо отдать в ФМШ. И вот натащили большущую комнату различных приборов. Никто не знал ни инструкций к ним, ничего: зачем эти приборы, что… Мы могли их включать, выключать, с ними возиться, смотреть проявления всяких физических явлений. И, конечно, очень заинтересовались рентгеновским трансформатором, с помощью которого можно было получать 150 киловольт. Мы делали такие метровые искры, по комнате они летали… Сами живые при этом остались, главное. Зато познали такие вещи, о которых в обычной школьной жизни даже бы не подумали.
Динамит на батарее уже после вашего выпуска сушили?
Почему? Это наши! Бакиров, химик наш. Я могу его фото показать…
Многие выпускники ФМШ говорят, что попали в школу практически случайно: хорошо написали олимпиаду, приехали в Летку и все как-то само закрутилось. Это и ваша история?
Я приехал из деревни в Алтайском крае. Вообще, в деревне народ тогда к технике тянулся. У нас при школе был радиокружок и очень увлечённый учитель. Мы построили школьную радиостанцию, у каждого из нас был маленький передатчик и мы могли между собой в деревне разговаривать. Познавали технику.
Еще мы практически граничили с Семипалатинском, где тогда проходили ядерные испытания. Отец иногда заставлял меня лазить на крышу, складывать трубу, которую разрушило волной от взрывов.
Ядерная физика сама пришла в вашу жизнь…
Она просто ворвалась!.. Ну и появилось такое притяжение, захотелось ее поглубже понять, да.
А кем вы тогда хотели стать?
Я был уверен, что буду шофёром или комбайнёром, как отец. Я ездил на грузовике вместе с отцом. Иногда, когда он ложился спать, возил зерно. И это было нормально, никто не ругался. Я был уже достаточно взросленький… Как-то так я свое будущее видел.
Но однажды учитель принес газету, а там — задачи Всесибирской олимпиады. Я эти задачки решил, отправил и потом с удивлением увидел, что пришло приглашаем в Барнаул на региональную олимпиаду. Там я впервые увидел ребят, которые активно занимаются физикой. Они показались мне такими умными… И как-то я выкрутился, написал хорошо. И меня пригласили в первую Летнюю школу. Приглашал Дмитрий Васильевич Ширков, он тогда в Институте математики работал. И почему-то он начал спрашивать меня. приеду я или не приеду. Оказывается, подумал, что денег нет. Говорит: «Как-то ты одет и сапоги у тебя такие…» Я даже обиделся. У нас особого шика не было. Отец – шофёр, мать – учительница. Я по деревенским понятиям был средний класс. Сапоги даже купили новые, чтобы в Барнаул ехать.
В Летнюю школу ехали вдвоем: я и Володя Балакин (сейчас – чл.-корр. РАН) из соседней деревни. Поезд в Новосибирск приходил поздно вечером. Мы решили, что уже темно куда-то идти в незнакомом городе. Легли на скамейки в скверике возле вокзала и уснули. Часов в пять утра нас милиционеры разбудили. Что за беспризорники, говорят, тут ночуют? Тогда мы им показали приглашения в Академию наук. Они на нас посмотрели, позвали к себе, напоили чаем, потом объяснили, куда идти. Академия наук тогда была на Советской, рядом с вокзалом. А оттуда нас уже отправили на автобусе в Академгородок.
В Летней школе я получил первый приз по физике на заключительной олимпиаде. Он у меня даже сохранился. Так меня и пригласили в ФМШ. Мать сомневалась – отпускать, не отпускать. Всё-таки девятый класс, рановато для самостоятельной жизни.
Время ракет
Приказ об организации физматшкол появился только в августе 1963 года. Вы приехали в январе того же года, когда школы еще формально не было. Не говоря уже о том, что не было ни зданий, ни общежитий…
Я бы не сказал, что совсем ничего не было. Мы начали занятия в здании, которое потом занимала третья гимназия. Нам выделили квартиры в доме на улице Правды, жили в них по три-четыре человека. Обедали в столовой рядом со зданием банка, возле Института гидродинамики. Это была одноэтажная деревянная столовая. Иногда набегаешься, назанимаешься, придёшь, а там можно было бесплатно взять хлеб, намазать его горчицей и перекусить. Все остальное давали по талонам.
Вкусно кормили?
Нам казалось, что нормально, особенно после деревни. Тут регулярно мясо было, курицу давали. У нас в деревне курицу только по праздникам готовили: на День рождения или на свадьбу.
Зарядка по утрам у вас тоже была?
Конечно! Возле дома, где мы жили, был стадион, и нас каждое утро тренер туда выгонял. Бегали, отжимались, прыгали… Тренер был молодой, только что из армии пришел.
На лыжах тоже ходили. Но я не шибко большой специалист по ним. Когда в университет поступил, нам решили организовать зачёт по лыжам. Отправили нашу группу на 10 км. В результате потом часа три-четыре собирали народ, который уехал не туда, в том числе и меня.
Вы упоминали, что в ФМШ не было учителей с педагогическим образованием, а были в основном учёные. Как они вас учили?
Физику преподавал будущий академик Владимир Евгеньевич Захаров. Он с большим энтузиазмом рассказывал, как нужно решать задачи, разбирал разные примеры из физики. Иногда задачи у него не получались, он ошибался, потом мы все вместе эту ошибку распутывали, чтобы добраться до ответа.
Математику вели молодые ребята из Института математики. Наши любители математики кучковались вокруг Алексея Андреевича Ляпунова. Он организовывал для них дополнительные лекции, занятия. Ну а я ходил в Институт ядерной физики.
Чем увлекались ФМШата начала 60-х годов?
Ракетами. В то время все увлекались ядерной физикой и ракетами. Это было такое настоящее мужское дело. Мы делали многоступенчатые ракеты типа нашего «Востока», с четырьмя двигателями внизу. Они очень хорошо взлетали и опускались на парашюте. Топливо для ракет тоже делали сами из активированного угля, серы и селитры. Однажды сидели за столом, растирали все ингредиенты, нарабатывали топливо. И когда уже получилась горка из порошка на столе, неожиданно на потолке лампочка лопнула, капля вольфрама – прямо в кучу. И каааак шарахнет!.. Хорошо, что наше топливо горело сравнительно медленно, без взрывов. Только ресницы опалило всем.
А увлечение ракетами у меня осталось на всю жизнь. Потом уже, когда работал в институте, из Америки привозил двигатели. Игрушечные, конечно, но пороховые.
Да, после таких рассказов сразу понятно: свободы для творчества вам хватало.
А без этого на самом деле сложно что-то новое в науке сделать. Тебе нужно чувствовать себя свободным, чтобы строить гипотезы и предполагать что-то… иногда абсолютную ересь какую-нибудь. И порой из такой ереси рождались интересные открытия, находки.
Мне повезло оказаться в ФМШ в нужное время. Я бы не сказал, что сюда сильно стремился. Всё происходило как-то вполне естественно. Здесь учёные рассказывали и показывали такие удивительные вещи, о которых я даже не мог подумать. Мы ходили на экскурсию в Институт геологи смотреть первую в Сибири электронно-вычислительную машину. Она стояла в подвале, мигала лампочками.
Нам преподавали генетику. Мы под микроскопом считали пятнышки в глазу у мушек-дрозофилл. Было интересно! Преподавать-то нам преподавали, но в то же время просили «не болтать лишнего». Ведь в это же время по телевизору громили «продажную девку империализма» – эту самую генетику.
Вы – пример идеального выпускника ФМШ с точки зрения ее основателей: из школы – в университет – потом в научный институт. Кем стали ваши одноклассники?
Почти все либо учёные, либо в промышленности, в простой или оборонной. Например, мой одноклассник Евгений Кузнецов – тоже академик. Геннадий Фридман – наш бизнесмен.
У меня, к сожалению, узкий круг знакомств. Но мы до сих пор летом встречаемся нашей школьной компанией. Такие трогательные встречи нам всем по душе. Народ приезжает даже из Владивостока. Сидим в лесочке на скамейках, пьём вино, разговариваем.
Любопытство к жизни
Сейчас люди, даже далёкие от большой науки, слышат о том, что физика стоит на пороге новых открытий. Насколько это верно и кому профессия физика будет интересна?
Это постоянное состояние науки. Если бы мы сами знали, что впереди, не было бы науки. Были бы просто технологии. Сейчас много загадочного есть и в физике, и в других науках. Интересно, что дальше будет.
Когда мы учились в ФМШ, был какой-то неограниченный интерес к явлениям природным. Мы знаем, например, что летом молнии посылают мощные электрические разряды. А что зимой? Идёт за окном обильный снегопад, падают большие снежинки. Они заряженные или незаряженные? Нам стало интересно, мы взяли ведро, положили в него проволоку, поставили за окно под снегопад. Другой конец проволоки протянули в комнату, прикрепили к нему неоновую лампочку и смотрели, есть электрический заряд в снеге или нет. Лампочка начинала мигать от электризации этими снежинками.
Если у человека есть такое любопытство к жизни и к природным явлениям, то ему будет интересно работать в науке.
Что вы лично для себя открыли, работая в науке? Чему удивились?
Я был аспирантом у Герша Ицковича Будкера и защитил диссертацию по электронному охлаждению, которым с тех пор и занимаюсь. Мы создали установку, на которой впервые в мире было найдено электронное охлаждение: пучок тяжёлых частиц можно было сжать как лазер.
Потом было интересно – немного в гуманитарии ударился. Мы построили большую установку, ускорительный масс-спектрометр. С её помощью можно датировать археологические находки: образцы мамонта, человека, дерева. В год датируем порядка тысячи образцов из разных регионов: от Сахалина до Кавказа. В прошлом году датировали находки академика Вячеслава Ивановича Молодина. Он в Венгеровском районе Новосибирской области раскопал стоянку, на которой была яма для ферментирования рыбы. То есть древние люди ловили рыбу, солили, складывали в эту яму, а зимой доставали и ели. Мы продатировали эти стоянки по костям мамонта и сумели определить период, когда это происходило, — 8 тысяч лет назад. Представляете? Ещё египетских пирамид не было, а в Венгеровском районе жизнь кипела, люди умели заготавливать рыбу. «Первый в мире рыбзавод», — так про эту находку в одной газете написали.
Чего не хватает молодым?
Практического опыта. Что-то руками делать – рубить дрова, выносить воду, доить корову – это сейчас редко кто умеет делать. Когда мы учились, это было вполне естественно: ты приезжал на каникулы домой и шел доить корову. Потому что это и есть близость к реальной жизни.
Сейчас мы живем в кибернетическом мире. Мы щёлкаем по клавишам и думаем, что это работа. На самом деле, это только её начало.
